В Музее и общественном центре имени Андрея Сахарова можно увидеть "Соседнюю планету" -- так называется выставка фотографий, сделанных журналистом Юлией Вишневецкой за несколько лет странствий по Кавказу и окрестностям. Стены небольшого зала, как два склона Большого Кавказского хребта: с одной стороны -- Грузия и Армения, с другой -- Чечня. Юлия показывает картинку с зимней черной дорогой, карабкающейся мимо бедных, кое-как отстроенных домиков чеченского селения к заваленной снегом вершине: "А за этой горой -- уже Кахетия", -- и переходит к грузинским фотографиям, где тоже много бедности, но гораздо больше солнца и тепла.Директор музея Юрий Самодуров сразу говорит, что у выставки есть политическое содержание: "Любой, кто посмотрит на грузинские фотографии, поймет, насколько абсурдно то, что сейчас происходит между нашими странами, со всеми этими визовыми скандалами и ракетными обстрелами. С кем мы воюем? И с другой стороны -- Чечня, холодная, разрушенная, напуганная, которая никак не может разобраться, что же значат эти два слова -- "война закончилась". Я там был, я видел людей, которые боятся разговаривать -- как в худшие годы советской истории. Жить там, конечно, можно, но только если сидеть тихо. А ведь это же наша страна, та же самая, в которой и мы с вами живем". Г-н Самодуров надеется, что на нынешней выставке громить нечего: именно в зале Музея Сахарова православные активисты уничтожили несколько лет назад выставку "Осторожно, религия", а после прошлогодней экспозиции "Запретное искусство" против директора даже было возбуждено уголовное дело.Сама Юлия Вишневецкая не склонна, кажется, много говорить о политике -- она рассказывает о "чувстве контакта с чем-то инопланетным, которое не раз посещало ее на Кавказе: в странных узорах армянских хачкаров, в бессмысленной интонации чеченского мальчика, повторяющего русские буквы, во взгляде кахетинского крестьянина, рассказывающего, чем отличается вино на разных склонах долины. Везде какое-то глубокое, древнее отличие в самых главных представлениях - - о том, что такое человек, земля, мир людей". Ей кажется большой удачей возможность заглянуть в этот другой мир, ощутить его и попытаться понять.Несколько лет назад по российским городам проехала большая выставка фотографий "Лицо кавказской национальности". С портретов смотрели "инопланетяне", ничего общего не имеющие с персонажами криминальной хроники, к которым приклеилось это трехчленное определение: седобородые мудрые старики с посохами, в мягких сапогах и папахах, женщины-горянки с высокими кувшинами для воды, каменщики, кладущие новую стену разрушенного дома, крестьяне на полях, учителя в классах. На выставке в Музее Сахарова тоже много лиц. Тбилисский сапожник занят своей работой. Какой-то современный Мимино едет на тракторе в Телави мимо красочного плаката с улыбающимися Бушем и Саакашвили. Два человека сидят за накрытым столом и пьют вино из керамического кувшина, и единственный свет -- от налобного фонарика (видимо, случились очередные веерные отключения). Чеченский старик, сидящий у ворот своего дома, улыбается и приветственно машет рукой.Но на фотографиях "Соседней планеты" гораздо больше фона. В котором невероятная древность -- хмурые боевые башни Сванетии, полуразрушенные христианские святыни Турецкой Армении, призрачная крепость Шуши, повисшая в вечном тумане в карабахских горах, -- основой вплетается в ткань сегодняшнего дня. А полуразрушенная и иногда, кажется, совсем безнадежная полувоенная (или послевоенная) повседневность внезапно оборачивается звенящей поэзией, от которой дух захватывает. Вот море человеческих затылков волнуется где-то в центре полуразрушенного Грозного, ограниченное слепым забором стройплощадки, а над забором, на фоне бледного мартовского неба -- бронзовый Ахмат Кадыров работы Церетели. Жизнь возвращается в развалины: хмурый мужчина в кожаной куртке несет мимо обожженного каркаса многоэтажки новенький детский велосипед, а на стенке в примерочной магазина появляется трогательная просьба: "Не курите здесь, ради Аллаха". Вот мусульманское кладбище где-то под Ш атоем, и среди обыкновенных могил возвышается новехонький металлический шест, какие ставят на могилах воинов, павших в газавате. А вот горная дорога выныривает из-под облаков, становится виден противоположный склон ущелья, и на нем, далеко-далеко внизу -- выложенная камнями на луговине стихотворная надпись: "Цвети, отчизна, смерти вопреки! Пусть все, о чем мечтали старики, свершится свыше милостью Аллаха!"На пути из Махачкалы в горный Дагестан есть местечко Гимри. Там на обочине стоит башня в память о рождении имама Гази-Магомеда -- одного из предшественников Шамиля. Дорога здесь узкая и опасная, но местные водители часто бросают руль и прямо на ходу начинают молиться. На башне на трех языках -- арабском, русском и аварском -- написано: "Храбрый не думает о последствиях". В этом месте я впервые ощутил, что Кавказ, который находится в двух часах лета от Москвы и который можно за день проехать на машине из конца в конец, -- это действительно соседняя планета. До конца августа ее московское представительство останется в Музее Сахарова.
В Музее и общественном центре имени Андрея Сахарова можно увидеть "Соседнюю планету" -- так называется выставка фотографий, сделанных журналистом Юлией Вишневецкой за несколько лет странствий по Кавказу и окрестностям. Стены небольшого зала, как два склона Большого Кавказского хребта: с одной стороны -- Грузия и Армения, с другой -- Чечня. Юлия показывает картинку с зимней черной дорогой, карабкающейся мимо бедных, кое-как отстроенных домиков чеченского селения к заваленной снегом вершине: "А за этой горой -- уже Кахетия", -- и переходит к грузинским фотографиям, где тоже много бедности, но гораздо больше солнца и тепла.Директор музея Юрий Самодуров сразу говорит, что у выставки есть политическое содержание: "Любой, кто посмотрит на грузинские фотографии, поймет, насколько абсурдно то, что сейчас происходит между нашими странами, со всеми этими визовыми скандалами и ракетными обстрелами. С кем мы воюем? И с другой стороны -- Чечня, холодная, разрушенная, напуганная, которая никак не может разобраться, что же значат эти два слова -- "война закончилась". Я там был, я видел людей, которые боятся разговаривать -- как в худшие годы советской истории. Жить там, конечно, можно, но только если сидеть тихо. А ведь это же наша страна, та же самая, в которой и мы с вами живем". Г-н Самодуров надеется, что на нынешней выставке громить нечего: именно в зале Музея Сахарова православные активисты уничтожили несколько лет назад выставку "Осторожно, религия", а после прошлогодней экспозиции "Запретное искусство" против директора даже было возбуждено уголовное дело.Сама Юлия Вишневецкая не склонна, кажется, много говорить о политике -- она рассказывает о "чувстве контакта с чем-то инопланетным, которое не раз посещало ее на Кавказе: в странных узорах армянских хачкаров, в бессмысленной интонации чеченского мальчика, повторяющего русские буквы, во взгляде кахетинского крестьянина, рассказывающего, чем отличается вино на разных склонах долины. Везде какое-то глубокое, древнее отличие в самых главных представлениях - - о том, что такое человек, земля, мир людей". Ей кажется большой удачей возможность заглянуть в этот другой мир, ощутить его и попытаться понять.Несколько лет назад по российским городам проехала большая выставка фотографий "Лицо кавказской национальности". С портретов смотрели "инопланетяне", ничего общего не имеющие с персонажами криминальной хроники, к которым приклеилось это трехчленное определение: седобородые мудрые старики с посохами, в мягких сапогах и папахах, женщины-горянки с высокими кувшинами для воды, каменщики, кладущие новую стену разрушенного дома, крестьяне на полях, учителя в классах. На выставке в Музее Сахарова тоже много лиц. Тбилисский сапожник занят своей работой. Какой-то современный Мимино едет на тракторе в Телави мимо красочного плаката с улыбающимися Бушем и Саакашвили. Два человека сидят за накрытым столом и пьют вино из керамического кувшина, и единственный свет -- от налобного фонарика (видимо, случились очередные веерные отключения). Чеченский старик, сидящий у ворот своего дома, улыбается и приветственно машет рукой.Но на фотографиях "Соседней планеты" гораздо больше фона. В котором невероятная древность -- хмурые боевые башни Сванетии, полуразрушенные христианские святыни Турецкой Армении, призрачная крепость Шуши, повисшая в вечном тумане в карабахских горах, -- основой вплетается в ткань сегодняшнего дня. А полуразрушенная и иногда, кажется, совсем безнадежная полувоенная (или послевоенная) повседневность внезапно оборачивается звенящей поэзией, от которой дух захватывает. Вот море человеческих затылков волнуется где-то в центре полуразрушенного Грозного, ограниченное слепым забором стройплощадки, а над забором, на фоне бледного мартовского неба -- бронзовый Ахмат Кадыров работы Церетели. Жизнь возвращается в развалины: хмурый мужчина в кожаной куртке несет мимо обожженного каркаса многоэтажки новенький детский велосипед, а на стенке в примерочной магазина появляется трогательная просьба: "Не курите здесь, ради Аллаха". Вот мусульманское кладбище где-то под Ш атоем, и среди обыкновенных могил возвышается новехонький металлический шест, какие ставят на могилах воинов, павших в газавате. А вот горная дорога выныривает из-под облаков, становится виден противоположный склон ущелья, и на нем, далеко-далеко внизу -- выложенная камнями на луговине стихотворная надпись: "Цвети, отчизна, смерти вопреки! Пусть все, о чем мечтали старики, свершится свыше милостью Аллаха!"На пути из Махачкалы в горный Дагестан есть местечко Гимри. Там на обочине стоит башня в память о рождении имама Гази-Магомеда -- одного из предшественников Шамиля. Дорога здесь узкая и опасная, но местные водители часто бросают руль и прямо на ходу начинают молиться. На башне на трех языках -- арабском, русском и аварском -- написано: "Храбрый не думает о последствиях". В этом месте я впервые ощутил, что Кавказ, который находится в двух часах лета от Москвы и который можно за день проехать на машине из конца в конец, -- это действительно соседняя планета. До конца августа ее московское представительство останется в Музее Сахарова.