Этой весной Эрмитаж начал новый проект, культурно-просветительскую программу «Эрмитажная среда». Раз в месяц, в одну из сред, в новое здание Эрмитажа - Главный штаб - будут приходить гости. «Эрмитажная среда» это, конечно, не только день недели, на который назначается мероприятие. Это та культурная среда, которую составляют петербургские, московские, европейские, американские интеллектуалы, тот питательный бульон, без которого невозможна творческая жизнь Эрмитажа. Так объясняет смысл нового проекта ведущий научный сотрудник музея, советник директора Эрмитажа Юлия Кантор: «Это могут быть люди самых разных специальностей, в основном, не работающие в Эрмитаже. Когда придумывали эту программу, я, главным образом, считала, что нужно не вариться в собственном соку, а предложить и эрмитажному коллективу, и тем, кто находится за стенами Зимнего дворца некую форму публичного общения. Не пресс-конференцию и не научную конференцию, а такой жанр, который почему-то в последние годы совершенно ушел из обихода, как творческий вечер, вечер вопросов и ответов. И аудитория, таким образом, будет самая разная и возникнет интеллектуальный субстрат. Эти встречи всегда будут проходить в Главном штабе, очень интересном, развивающимся отделе Эрмитажа, в розовом зале, который, до 1917-го года, был собственной канцелярией министра иностранных дел. А до того, в первой половине XIX века, частью квартиры Нессельроде - министра иностранных дел. На первую встречу мы не случайно пригласили Якова Аркадьевича Гордина - соредактора журнала "Звезда" - для того, чтобы он рассказал об истории взаимоотношений Гвардии и власти, о кавказской войне в XIX веке, и в веке XX и XXI. Это человек публичный, с одной стороны, и человек, занимающийся серьезной наукой и литературой, с другой стороны. Он завсегдатай наших эрмитажных выставок и, потому, именно в Главном штабе, рядом с постоянной экспозицией Музея гвардии, показалось вдвойне интересным пригласить именно его, и эти эрмитажные встречи начать именно с него». Политическая история русской гвардии Сам Яков Гордин тоже считает, что он представлял сюжет, с которого логически и должны были начаться эрмитажные среды - не боевую, но политическую историю русской гвардии: «Русская гвардия это совершенно уникальное явление, на мой взгляд, в мировой истории аналога не имеющее, это политический феномен и по той роли, которую она сыграла в становлении государства за 100 лет - с Петра до декабристов - и по своим функциям, и по стилю поведения, и по своему составу. Потому что не будь гвардии, русская политическая история пошла бы совсем по-другому. Елизавета, Екатерина, Екатерина I, Петр II... И Анна Иоанновна тоже милостью гвардии стала самодержавной императрицей». - То есть, вы хотите сказать, что на протяжении трехсот последних лет, гвардия, в какой-то степени, вершила судьбы России? - Не совсем трехсот, потому что в 1825-м году, 14 декабря, кончилась политическая история русской гвардии, все, политической роли она больше не играла. Дело в том, что русская гвардия, так, как она была Петром задумана, она была таким многофункциональным явлением. Построить отлаженное государство у него не получилось, поэтому нужна была какая-то сила, которая бы компенсировала эту неудачу. И вот этой силой стала гвардия, которая сначала, естественно, была задумана как боевая сила. - И, наверное, эта опора должна была, после стрельцов, быть у Петра I? - Естественно, она была в некотором роде противопоставлена и стрельцам, хотя в это время были и полки солдатского строя, и стрелецкий мятеж 1698-го года был подавлен только частью гвардии, а в основном, полками генерала Гордона, полками солдатского строя, так называемыми. Но то, как он настроил, как инструмент, гвардию это была вещь уникальная. Гвардейцы занимались всем: от боевых задач во время войны (прекрасные в военном отношении полки), но, конечно, главная их функция это был контроль, руководство. Гвардейские сержанты контролировали фельдмаршалов, гвардейские майоры стояли во главе параллельной системы сыска и контроля майорских розыскных канцелярий, и так далее. В общем, где нужна была точная, направленная воля, на которую мог положиться император, туда направляли гвардейцев. То есть гвардия взяла на себя функции фактически параллельного государственного аппарата. Но главное произошло после Петра. Потому что император ушел, а гвардия-то осталась. И сознание вот этой ответственности осталось. Поэтому русская гвардия иногда полуосознанно, иногда осознанно корректировала действия власти, потому что другого противовеса самодержавию не было, и гвардия стала этим противовесом. Иногда, на первых этапах, это были, надо сказать, не лучшие варианты - возвращение самодержавия Анне Иоановне - и гвардия за это жестоко поплатилась. Это был очень суровый урок, после чего начался период, когда гвардию некоторые историки называли «гвардейским парламентом», когда в гвардейской среде обсуждалась ситуация, когда в гвардейской среде зарождались такие низовые движения, которые затем приводили к взрывам и к смене особ на престоле. Дело было не в том, что кто-то нравился, а кто-то не нравился. Это тоже было. Но гвардия ни в коем случае не сопоставима, как это часто и ошибочно делают, с преторианцами, с янычарами, то есть со своекорыстными корпорациями. Гвардия не была замкнутой корпорацией. Русская гвардия была связана с обществом и очень чутко ощущала интересы общества и государства. Поэтому, скажем, смена Брауншвейгского семейства на Елизавету это был очень серьезный шаг вперед. Потому что при Елизавете были подготовлены многие важные преобразования, которые потом произошли при Екатерине. Смена Петра Третьего на Екатерину это тоже был очень важный политический рывок. Другое дело, что самодержавие, к сожалению, плохо сумело воспользоваться этой силой и, в конце концов, выступление частей гвардейских офицеров 14 декабря это был, в некотором роде, акт отчаяния. Армию отстранили от принятия и реализации важных для государства решений. - Можно ли это понять так, что, как стихи в советское время, которые были паллиативом отсутствующей политической жизни, так же и гвардия была таким вот усеченным вариантом отсутствующего парламента, но, конечно, это не могло продолжаться и развиваться в полной мере? - Да, это была сила, корректирующая действия власти и несколько раз направлявшая власть в нужную сторону. Другое дело, что потом это не использовалось, как при Екатерине. Когда власть довела дело до гражданской войны, а восстание Пугачева это, собственно, была полномасштабная гражданская война, которая в значительной степени определила сознание дворянства... Вот этот ужас пугачевщины висел над страной, это не прошло бесследно, и в 1905, а потом в 1917-м году это вернулось. И ведь одной из ведущих идей лидеров декабризма, они об этом неоднократно говорили, было недопущение вновь пугачевщины. Не какие-то общегуманистические идеи, а очень конкретные - «чтобы не пришел Пугачев и не зарезал наших детей», - как говорил Пьер Безухов, вернувшись с заседания тайного общества.
Этой весной Эрмитаж начал новый проект, культурно-просветительскую программу «Эрмитажная среда». Раз в месяц, в одну из сред, в новое здание Эрмитажа - Главный штаб - будут приходить гости. «Эрмитажная среда» это, конечно, не только день недели, на который назначается мероприятие. Это та культурная среда, которую составляют петербургские, московские, европейские, американские интеллектуалы, тот питательный бульон, без которого невозможна творческая жизнь Эрмитажа. Так объясняет смысл нового проекта ведущий научный сотрудник музея, советник директора Эрмитажа Юлия Кантор: «Это могут быть люди самых разных специальностей, в основном, не работающие в Эрмитаже. Когда придумывали эту программу, я, главным образом, считала, что нужно не вариться в собственном соку, а предложить и эрмитажному коллективу, и тем, кто находится за стенами Зимнего дворца некую форму публичного общения. Не пресс-конференцию и не научную конференцию, а такой жанр, который почему-то в последние годы совершенно ушел из обихода, как творческий вечер, вечер вопросов и ответов. И аудитория, таким образом, будет самая разная и возникнет интеллектуальный субстрат. Эти встречи всегда будут проходить в Главном штабе, очень интересном, развивающимся отделе Эрмитажа, в розовом зале, который, до 1917-го года, был собственной канцелярией министра иностранных дел. А до того, в первой половине XIX века, частью квартиры Нессельроде - министра иностранных дел. На первую встречу мы не случайно пригласили Якова Аркадьевича Гордина - соредактора журнала "Звезда" - для того, чтобы он рассказал об истории взаимоотношений Гвардии и власти, о кавказской войне в XIX веке, и в веке XX и XXI. Это человек публичный, с одной стороны, и человек, занимающийся серьезной наукой и литературой, с другой стороны. Он завсегдатай наших эрмитажных выставок и, потому, именно в Главном штабе, рядом с постоянной экспозицией Музея гвардии, показалось вдвойне интересным пригласить именно его, и эти эрмитажные встречи начать именно с него». Политическая история русской гвардии Сам Яков Гордин тоже считает, что он представлял сюжет, с которого логически и должны были начаться эрмитажные среды - не боевую, но политическую историю русской гвардии: «Русская гвардия это совершенно уникальное явление, на мой взгляд, в мировой истории аналога не имеющее, это политический феномен и по той роли, которую она сыграла в становлении государства за 100 лет - с Петра до декабристов - и по своим функциям, и по стилю поведения, и по своему составу. Потому что не будь гвардии, русская политическая история пошла бы совсем по-другому. Елизавета, Екатерина, Екатерина I, Петр II... И Анна Иоанновна тоже милостью гвардии стала самодержавной императрицей». - То есть, вы хотите сказать, что на протяжении трехсот последних лет, гвардия, в какой-то степени, вершила судьбы России? - Не совсем трехсот, потому что в 1825-м году, 14 декабря, кончилась политическая история русской гвардии, все, политической роли она больше не играла. Дело в том, что русская гвардия, так, как она была Петром задумана, она была таким многофункциональным явлением. Построить отлаженное государство у него не получилось, поэтому нужна была какая-то сила, которая бы компенсировала эту неудачу. И вот этой силой стала гвардия, которая сначала, естественно, была задумана как боевая сила. - И, наверное, эта опора должна была, после стрельцов, быть у Петра I? - Естественно, она была в некотором роде противопоставлена и стрельцам, хотя в это время были и полки солдатского строя, и стрелецкий мятеж 1698-го года был подавлен только частью гвардии, а в основном, полками генерала Гордона, полками солдатского строя, так называемыми. Но то, как он настроил, как инструмент, гвардию это была вещь уникальная. Гвардейцы занимались всем: от боевых задач во время войны (прекрасные в военном отношении полки), но, конечно, главная их функция это был контроль, руководство. Гвардейские сержанты контролировали фельдмаршалов, гвардейские майоры стояли во главе параллельной системы сыска и контроля майорских розыскных канцелярий, и так далее. В общем, где нужна была точная, направленная воля, на которую мог положиться император, туда направляли гвардейцев. То есть гвардия взяла на себя функции фактически параллельного государственного аппарата. Но главное произошло после Петра. Потому что император ушел, а гвардия-то осталась. И сознание вот этой ответственности осталось. Поэтому русская гвардия иногда полуосознанно, иногда осознанно корректировала действия власти, потому что другого противовеса самодержавию не было, и гвардия стала этим противовесом. Иногда, на первых этапах, это были, надо сказать, не лучшие варианты - возвращение самодержавия Анне Иоановне - и гвардия за это жестоко поплатилась. Это был очень суровый урок, после чего начался период, когда гвардию некоторые историки называли «гвардейским парламентом», когда в гвардейской среде обсуждалась ситуация, когда в гвардейской среде зарождались такие низовые движения, которые затем приводили к взрывам и к смене особ на престоле. Дело было не в том, что кто-то нравился, а кто-то не нравился. Это тоже было. Но гвардия ни в коем случае не сопоставима, как это часто и ошибочно делают, с преторианцами, с янычарами, то есть со своекорыстными корпорациями. Гвардия не была замкнутой корпорацией. Русская гвардия была связана с обществом и очень чутко ощущала интересы общества и государства. Поэтому, скажем, смена Брауншвейгского семейства на Елизавету это был очень серьезный шаг вперед. Потому что при Елизавете были подготовлены многие важные преобразования, которые потом произошли при Екатерине. Смена Петра Третьего на Екатерину это тоже был очень важный политический рывок. Другое дело, что самодержавие, к сожалению, плохо сумело воспользоваться этой силой и, в конце концов, выступление частей гвардейских офицеров 14 декабря это был, в некотором роде, акт отчаяния. Армию отстранили от принятия и реализации важных для государства решений. - Можно ли это понять так, что, как стихи в советское время, которые были паллиативом отсутствующей политической жизни, так же и гвардия была таким вот усеченным вариантом отсутствующего парламента, но, конечно, это не могло продолжаться и развиваться в полной мере? - Да, это была сила, корректирующая действия власти и несколько раз направлявшая власть в нужную сторону. Другое дело, что потом это не использовалось, как при Екатерине. Когда власть довела дело до гражданской войны, а восстание Пугачева это, собственно, была полномасштабная гражданская война, которая в значительной степени определила сознание дворянства... Вот этот ужас пугачевщины висел над страной, это не прошло бесследно, и в 1905, а потом в 1917-м году это вернулось. И ведь одной из ведущих идей лидеров декабризма, они об этом неоднократно говорили, было недопущение вновь пугачевщины. Не какие-то общегуманистические идеи, а очень конкретные - «чтобы не пришел Пугачев и не зарезал наших детей», - как говорил Пьер Безухов, вернувшись с заседания тайного общества.